Роман о "Битлз"

Письмо второе

Стю, трудно представить, как мне всё опротивело. Уже несколько недель не выхожу из спальни. Не хочется никого видеть. С окружающим общаюсь только через запертую дверь, посылая записки. Иногда, по утрам, когда все спят, встречаюсь с маленьким Шоном. Йоко решила дать ему японское воспитание. Ничего не имею против. В Японии малышам разрешают всё. Буквально! Говорят, от этого они становятся свободными. Наверняка ошибаются! Однако выдерживать такую вседозволенность нам, европейцам, признаюсь, невыносимо. Не знаю, может, я урод, каких мало, но долго не могу наблюдать за беспомощностью детей. По жизни понимаю, что для родителей это должно быть трогательно. Иногда сам умиляюсь. Но как вспомню, что ждет каждого родившегося, и сердце наполняется тупой ноющей болью. Возвращаюсь в кровать и смотрю телик (в моей спальне их целых два!). И так сутками напролет! Смотрю и ощущаю, как двигается мозгами этот мир. Домашние шепчутся, что я съехал с катушек. Но, если мир сходит с ума, и мне это понятно, то кто из нас нормальный? Нет, я совершенно здоров. Просто нездешний. Ещё в детстве, когда однажды увидел в зеркале то, что увидел, эта догадка испугала меня. Видимо, от испуга я и натворил то, что натворил. Там, на Винес Бич, в том удивительном месте, где простирается Вселенная, мне прямо сказали об этом…

Знаешь, Стю, думается, мы одной закваски. Помнишь, наши ночные беседы в студии? Ты рассказывал мне об Искусстве, о предназначении Художника, а я травил тебе о своих видениях. Как таинственно было нам, и как верилось, что именно мы сумеем все разгадать! Что-то необъяснимое тянуло нас друг к другу. Верно? Ты почти всегда прощал мне идиотские выходки, как будто знал миллионы лет! А я всегда был тайно благодарен за понимание и какое-то не обижающее… снисхождение. Хотя вряд ли знал тогда, что это такое. Я и сейчас не знаю. Видимо, поэтому и страдаю, Стю… Невыносимо страдаю от себя самого!

Не могу больше. Только молю, не покидай. А я обязательно напишу ещё. Чуть позже. Дай время.